Искусство спора (Поварнин, 1923)/07
| Глава 7 Условия для начала спора |
| Осведомление в споре. — Спор об определениях. — Различные исходы, если выяснится разница в определении важных понятий. — Пригодность тезиса. — «Общая почва». — Выбор противника. — Соответствие тезиса противнику и слушателям спора. |
1. Все, что мы говорим (или пишем) в споре, должно служить главным образом для трех целей:
1) для оправдания своих мыслей или
2) для опровержения мыслей противника или
3) для осведомления.
[ 27 ]Осведомление — очень важная часть в споре и в искусных руках — незаменимое оружие. Очень жаль, что им слишком мало пользуются, и не умеют пользоваться. Осведомление в споре то же, что разведка при военных действиях. Без нее нельзя уверенно ни нападать, ни защищаться.
Применяется осведомление в самых различных случаях, например, обыкновенно, без него невозможно выяснить тезиса, точнее того, как понимает тезис наш противник; нельзя выяснить доводов противника и т.д. Часто оно служит подготовкой к нападению и в другом смысле: мы стараемся узнать взгляды противника на тот или иной предмет, чтобы потом опровергать его тезис или оправдывать свой, опираясь на его собственные взгляды и т.д. и т.д. Одним словом, применение самое разнообразное.
Осведомляемся мы тоже самыми различными способами. Чаще всего в устном споре для этого употребляются вопросы и ответы. Но можно прибегать (а в письменном споре очень часто приходится прибегать) к другим способам осведомления: просматривать, например, другие сочинения или слова автора, сопоставлять его мысли, высказанные в различное время, и т.д.
2. Первая задача осведомления в споре и самого спора — выяснить, как понимает ваш противник спорный тезис, если мы этого вполне точно не знаем. Надо никогда не забывать этой задачи и на осведомление не скупиться. Только следует избегать слишком сухой формы осведомления, не «отбивать» в обычном споре выясняющие вопросы по «пунктам» и т.п. Так иногда можно и запугать противника: сбежит.
Такая форма осведомления пригодна лишь при упражнениях в споре, да в научных спорах, где сухая точность не мешает. Вообще же следует применять «осведомление путем вопросов» в легкой, естественной, разговорной, по возможности незаметной форме. Этому значительно помогает практика.
3. Особенно трудный пункт для осведомления — смысл того или иного слова, как понимает его противник. Очень часто у него чрезвычайно смутное представление о смысле данного слова, хотя иногда он сам уверен, что отлично понимает это слово. Тогда приходится как-нибудь заставить его «определить» слово, хотя бы приблизительно. Иногда же противник понимает слово так, а мы иначе. В этих и в подобных случаях нередко возникает спор об определениях слова, обыкновенно более или менее трудный, часто — нерешительный. В конце концов, спорщики могут и не дойти до спора о тезисе или о доказательстве тезиса, и истратить все время и силы на спор об определениях какого-нибудь слова из тезиса.
[ 28 ]Такие «споры об определениях», если ведутся не глупыми людьми, бывают нередко очень полезны для обоих спорщиков. Они неожиданно раскрывают иногда наше невежество в вопросах, в которых мы о нем и не подозревали. Они рассеивают туманность мышления и обыкновенно вносят некоторый порядок и точность в мышление. Но если спор о тезисе или о его доказательствах для нас важен и интересен, конечно, надо по возможности сокращать споры об определениях, требуя от определения только такой степени точности, без какой нельзя вести данного спора. Надо помнить, что дать вполне точное и бесспорное определение слова возможно далеко не для всех слов. В самой науке существует множество слов, смысл которых определяется различно, и нет для них такого определения, на котором сошлись бы все. Так что, если требовать в обычном споре «безукоризненного» определения, то можно спорить до бесконечности. Нужно только достаточное для данного спора определение. Когда оно достаточно? На это может ответить лишь здравый смысл и логический такт.
4. Если мы и противник наш ясно понимаем смысл слова, но различно, то часто лучше всего кому-нибудь «поступиться» своим определением или же совсем отбросить спорное слово, заменив его другим, более подходящим словом или выражением. Положим, например, я хочу опровергать тезис: «логика практически бесполезна». При выяснении его оказывается, что противник понимает слово «логика» совсем иначе, чем я. Он называет логикой теорию познания, а, по-моему, логика — наука о доказательствах, о видах их, правилах, ошибках и т.д., и т.д. Когда выяснилось это различие понимания, перед нами четыре исхода: а) можно затеять спор об определениях. Но это дело в данном случае безнадежное. Существует много научных определений логики, но нет ни одного, которое можно было бы счесть общепризнанным. Значит, спорить о них можно без конца; б) Можно просто отказаться от спора. «Вы понимаете задачи логики так, я — иначе. Значит, нам не стоит и спорить. Все равно ни до чего не доспоримся»; в) Я могу поступиться своим определением. «Хорошо, примем ваше определение. Но даже и тогда ведь необходимо логику практически полезной»; г) Я могу отбросить совсем слово «логика» и заменить его другим выражением, соответствующим моей мысли. «Дело тут не в названиях. Для меня здесь неважно, как мы назовем учение о доказательствах — логикою или как-нибудь иначе. Я ставлю вопрос иначе: признаете ли вы, что учение о доказательствах практически полезно», и, если противник примет такую постановку вопроса, может возникнуть спор по существу.
[ 29 ]5. Когда тезис выяснен, спорщикам лишний раз представляется случай решить, вступать ли в спор из-за этого тезиса с данным противником или лучше отказаться от спора. Этим случаем не следует пренебрегать, если спор не необходим, и не имеет для нас характера спорта. Спорим ли мы для исследования истины, или для убеждения, или для победы, каждый из этих видов спора предъявляет свои особые требования к тезису и к противнику, и, если тезис и противник не соответствуют им, от спора лучше отказаться. Если нам важно осветить какой-нибудь вопрос в споре, мы не будем тратить время на споры с невежественным в этом вопросе противником или спорить из-за «неинтересного» или явно достоверного или явно нелепого тезиса. Когда мы предполагаем убеждать кого-нибудь, надо сперва спросить себя, имеется ли «общая почва» для спора с противником, т.е. такие общие для нас обоих мысли, на которые можно опереться в доказательстве данного тезиса.
Иногда приходится на этот счет «позондировать» противника путем осведомления. Без общей почвы с помощью честного спора не убедить. Когда спорят «для победы», опытный «любитель лавров» тщательно избегает, по возможности, «неблагодарных» для спора тезисов и противника, «сомнительного» по силе. Только спортсмен спора готов схватиться с любым противником, и из-за любого тезиса. Ему «лишь бы поспорить».
Существуют такие тезисы, о которых серьезный спорщик при обычных условиях никогда не спорит. Таковы, например, недоказуемые тезисы. Таких не мало. Противник, например, утверждает, что совершил поступок по такому-то мотиву. Я же глубоко уверен, что он совершил его по другому мотиву. Однако, спор об этом, обычно, невозможен. Противник не может оправдать свой тезис, я не могу его опровергнуть. Или, например, тезис: «это здание в высшей степени красиво». Как доказать этот тезис? «Красота» не доказывается, а чувствуется, «раскрывается». Одним словом, «о вкусах не спорят». Не станет обычно спорить серьезный человек о пустяках — «из-за выеденного яйца», как говорят иногда. Особенно, если есть вопросы первостепенного значения, важные и значительные. Когда имеются очень важные интересы, а спорят, опуская их, из-за мелочей, «из-за чепухи», то спор называется византийским спором. Такими спорами богата всякая кружковщина, пережившая медовый месяц объединения. В них впадает обмелевшая наука, вроде старой схоластики, опускавшей под конец важнейшие вопросы богословия и серьезно спорившей иногда о том, был у Адама пуп или нет, и, что раньше сотворено, курица или яйцо.
[ 30 ]6. Что касается лиц, с которыми предстоит вступить в спор, то тут часто приходится делать еще более строгий выбор, если, конечно, есть возможность уклониться от спора. Мудрость всех веков и народов предостерегает от споров с глупцами. Бесчисленные изречения и поговорки посвящены этому правилу, плоду
Ума холодных наблюдений |
Такой спор редко приносит пользу. Не следует, конечно, без нужды спорить с грубым и дерзким человеком. Один остроумный мыслитель (Монтень) пишет: «Я вынесу грубые замечания друзей: ты глуп, ты бредишь и т.п.». «Я люблю людей, выражающихся смело, куда мысль, туда и слова». «Надо укрепить и закалить слух против изнеженности церемонных слов». «Я люблю мужественное и сильное общество» и т.д. Конечно, в этом есть доля правды. Но пределы такой «мужественности» зависят от вкуса, и, что позволительно между «мужественными» друзьями, то не принято и недопустимо, когда споришь просто со знакомым или незнакомым человеком. Такой спор иногда то же, что поединок с оглоблей против шпаги.
7. К числу нежелательных спорщиков относятся явные софисты, с которыми спорить без нужды можно лишь тогда, когда мы знаем, что можем «проучить» их, задав им словесную встрепку. Имеется и еще много лиц, с которыми не следует спорить. Всех не перечислить. Есть люди положительно неспособные к правильному спору. Вот два типа таких спорщиков: «Спорить с ним я никогда не мог. Он не отвечает на ваши возражения, он вас не слушает. Только что вы остановитесь, он начинает длинную тираду, по-видимому, имеющую какую-то связь с тем, что вы сказали, но которая на самом деле есть только продолжение его собственной речи». (Лермонтов, Княжна Мэри, гл. 1). Еще ужаснее, хотя и реже, «истеричный спорщик». Он постоянно забывает тему спора, хватается за отдельные слова, кидается от мысли к мысли, перебивает противника, не дает буквально слова сказать, а при попытках вставить слово кричит: вы не даете мне говорить. Он постоянно бросает в азарте грубые, но бездоказательные обвинения: «ты сам не понимаешь, что говоришь, ты непоследователен», «ты меня не слушаешь, а говоришь Бог знает что» и т.д. При этом настоящий «истерик» может оставаться в полной уверенности, что спорит «хорошо и правильно», и с чистой совестью обвинять противника, что тот «не умеет спорить». В конце концов, оглушенный, недоумевающий, иногда оскорбленный [ 31 ]противник, имевший несчастье вступить в такой спор, уходит, оставляя поле битвы «торжествуюшему победителю».
8. Надо заметить, что иногда спор навязывается, провоцируется, чтобы привести его к ссоре или какой-нибудь еще более скверной цели. Подобные провоцированные ссоры носят на французском языке старинное название «Querelle d’Allemand». Название это толкуется самими французами различно. Наиболее вероятное толкование его — «немецкая ссора».
Под конец надо напомнить мудрое правило из Евангелия: «не мечите бисера вашего перед свиньями, да не попрут его ногами и, обратившись, да не растерзают вас». Конечно, нередко честный человек обязан мужественно идти на спор, хотя бы и ждало его растерзание свиньями. Но никто станет делать этого без необходимости. Быть готовым жертвовать собой — и должно и прекрасно, но жертвовать за ломаный грош — не умно. И если пришлось уже вступить в такой спор, то надо помнить, что споришь «со свиньей» и что она особенно не любит жемчуга.
9. Иногда и тезис, сам по себе подходящий, и противник сам по себе такой, что с ним можно спорить. И, тем не менее, глупо вступить с ним в спор без необходимости. Это тогда, когда тезис не подходит к противнику. Чаще всего, когда тезис таков, что доказательство его не может быть понято противником или (если спор для слушателей) слушателями. Чем невежественнее или глупее человек, тем менее он способен понять и принять какую-нибудь сложную мысль или сложное доказательство. «Попробуйте надеть на руку перчатку с четырьмя пальцами. Ваше затруднение будет совершенно одинаково с затруднением вложить какое-нибудь сложное понятие в голову, лишенную соответственной сложной способности» — говорит Спенсер. При этом такая неспособность обычно сопровождается глубокой самоуверенностью мысли и самодовольством. Чем невежественнее или тупее или уже человек, тем, при прочих условиях равных, он более уверен, что истина «у него в кармане», что «что все это очень просто и ему отлично известно». Ему и в голову не приходит оскорбительная для него мысль, что он «не дорос» до понимания сложной мысли или сложного доказательства; раз они для него не подходят, значит, вина в них. В виде иллюстрации Спенсер приводит в пример «старого морского офицера, который, проведя жизнь на море, не имел возможности слушать концерты и оперы... Когда за столом заходит речь о концерте, он пользуется случаем выразить свою нелюбовь к классической музыке и едва скрывает свое презрение к тем, кто слушает ее. Наблюдая его умственное состояние, вы видите, что вместе с отсутствием способности усваивать сложные музыкальные [ 32 ]комбинации, в нем нет и сознания этого отсутствия, он не подозревает даже того, что подобные сложные комбинации существуют, и, что другие обладают способностью оценивать их» (Изучение социологии, VI).
10. Вот почему честный спор с подобными людьми о подобных вопросах невозможен, нелеп. Когда мы хотим убедить такого человека, то делаем попытку вложить десять фунтов чаю в фунтовую банку. Зато для софиста в подобных случаях — открытое поле действия. Вместо сложной истинной мысли он подсунет ложную простую и вполне понятную мысль, по плечу собеседнику, и подкрепит ее ложным, но простым и понятным доказательством, и вы будете побеждены — если не прибегнете тоже к уловкам и софизмам.
Вот почему так труден спор о сложных государственных, общественных и т.д. и т.д. вопросах. Чем важнее вопрос, тем он, обычно, сложнее, требует больших знаний и большей способности к сложным размышлениям и выводам; решение его требует более сложных доказательств. Естественно, например, что юноша, только что севший на университетскую скамейку и обычно довольно невежественный или схвативший «по верхам» несколько сведений из науки, но именно поэтому уверенный, что «вся истина у него в кармане», притом обыкновенно не развивший в себе еще как следует способностей к сложному мышлению, — неподходящий противник в подобном честном споре. Еще менее подходит невежественный и темный человек. Любой софист, достаточно умелый, нахальный и умеющий «говорить горячо» может при случае победить вас при таких слушателях, если вы не пойдете сколько-нибудь по его стезе.
11. Наконец, есть еще одно неизбежное условие правильного, полезного спора. Оно очень просто и довольно естественно: надо знать то, о чем споришь. Но собственный опыт читателя может указать ему, насколько часто оно, условие, выполняется... Особенно в юности! И это во все века и у всех народов, где только имеются пылкие спорщики. Не говорю уже о «запойных спорщиках», какие встречаются у нас... В Греции, говорят, некоторые софисты преподавали искусство спорить о том, чего не знаешь. У нас склонны к мысли, что «изучение» вообще вещь излишняя и докучная, когда можно прямо хватать быка за рога,
Природа надобна певцу, а не ученье, |
К чему «искусство», когда у нас есть и без этого некоторая, так сказать, врожденная виртуозность в этом деле. Напоминаю слова Достоевского.
[ 33 ]
| «Если бы, например, он (русский спорщик этого типа) встретился с Либихом[1], хоть в вагоне железной дороги, и если бы только завязался разговор о химии и нашему господину удалось бы к разговору примазаться, то, сомнения нет, он мог бы выдержать самый полный ученый спор, зная из химии всего одно только слово: химия. Он удивил бы, конечно, Либиха, но кто знает — в глазах слушателей остался бы, может быть, победителем. Ибо в русском человеке дерзости его ученого языка нет пределов». |
| («Дневник писателя». XV. Нечто о вранье). (Курсив мой — С.П.) |
Интересно, что подобный спор не только удовлетворяет спорщика, но по замечанию Достоевского, даже повышает как—то его уважение к себе. И это приводит великого изобразителя русской души и жизни в недоумение.
| «Вот это-то уважение к себе и сбивает меня с толку. Что есть дураки и болтуны, конечно, тому нечего удивляться, но господин этот очевидно был не дурак. Наверно тоже не негодяй, не мошенник; даже очень, может быть, что честный человек и хороший отец. Он только ровно ничего не понимал в тех вопросах, которые взялся разрешить. Неужто ему не придет в голову через час, через день, через месяц: «Друг мой Иван Васильевич (или кто бы там ни был) — вот ты спорил, а ведь ты ровно ничего не понимаешь в том, о чем трактовал. Ведь ты это лучше всех знаешь. Ты вот ссылался на естественные науки и математику, а ведь тебе лучше всех известно, что ты свою скудную математику из твоей специальной школы, давно забыл, да и там-то не твердо знал, а в естественных науках никогда не имел никакого понятия. Как же ты говорил? Как же ты учил? Ведь ты же понимаешь, что только врал, а между тем до сих пор гордишься собою. И не стыдно это тебе?» (Там же). |
Услышав эти слова великого писателя, Иван Васильевич, вероятнее всего, стыдливо усмехнется себе в бороду, но вряд ли заречется. Болезнь трудноизлечимая.
- ↑ Знаменитый химик.